Пи-таун встречает небольшим, как и в Уэллфлите, портом с рыболовными причалами и прогулочными катерами и рядами одно-двухэтажных домиков вдоль главной улицы. Малолюдно, многие вывески не горят, а большинство магазинов, баров, гостиниц и кафе закрыто. Пи-таун готовится к очередному мертвому сезону. Этот самый бойкий и веселый из городов Кейп-Кода живет туризмом. Здесь есть свой театр, куда привозят и бродвейские постановки, и даже маленький аэропорт. Когда летние гости разъезжаются, городок затихает, а местные жители вынуждены мириться с тем, что зовется «сезонной безработицей».
Пи-таун историческое место. Именно здесь в ноябре 1620 года впервые высадились на землю Новой Англии пилигримы, чтобы затем двинуться дальше — к будущему Плимуту. В память об этом событии и сооружена в Пи-тауне та самая башня, что я видел из центра полуострова на горизонте, — довольно внушительное сооружение из гранита. Его зовут здесь из-за некоторых архитектурных особенностей «итальянской башней». Темным силуэтом она вырисовывалась за ближайшими домиками и деревьями — на вершине невысокого холма с громким именем Арарат.
Кейп-Код — одно из самых насыщенных историей мест в США. В Барнстейбле сохранилось старейшее библиотечное здание в Америке, построенное в 1644 году; в Сэндвиче — сооруженный в 1675 году старейший из домов Кейп-Кода; в Истэме — ветряная мельница, ведущая свою историю с 1793 года; в Мэшпи — церковь, куда уже с 1684 года приходили на молитву первые обращенные в христианство индейцы. А у Труро — один из мощнейших маяков на атлантическом побережье, возведенный еще в 1795-м... Это не говоря уже о музее Джона Кеннеди в Хайаннисе, музее Исторического общества Труро, где собраны экспонаты, рассказывающие о кораблекрушениях в здешних водах и массе других достопримечательностей. Большинство из музеев тоже впадают в зимнюю спячку с окончанием сезона.
Пройдя по главной улочке Пи-тауна и миновав веселую группку театрально одетых молодых людей, рассовывавших редким прохожим листовки с приглашением на какое-то шоу в чудом еще остававшееся открытым увеселительное заведеньице, мы зашли в рыбный ресторан прямо у причала.
Зал был полупустой, поэтому я хорошо разглядел почти всех посетителей. Среди них было немало не совсем обычных для нас пар — двое мужчин или двое женщин, сидящих друг против друга за столиками и одаривающих друг друга нежными взглядами, а то и держащихся за руки. Подобные парочки нам попадались и на улице.
Здесь на них не обращают внимания: Кейп-Код и особенно Пи-таун стали весьма популярны у представителей сексуальных меньшинств.
— Вначале, когда они здесь только стали появляться, — рассказывал мне Фил, — их гоняли. Полиция даже за ними охотилась. Но среди них есть масса богатых и влиятельных людей, со своим лобби и связями в Вашингтоне. И их оставили в покое. Теперь на них никто не обращает внимания, и они прочно облюбовали Кейп-Код. Иногда даже свадьбы свои играют...
Когда мы возвращались к машине, оставленной в нескольких кварталах от ресторана, уже совсем стемнело. Неуклюжей и деловитой походкой, совершенно безбоязненно дорогу перед нами перешел скунс и скрылся в кустах. Если бы не дурная слава этих пышнохвостых зверьков, можно было бы попытаться рассмотреть его и поближе...
На прощание мы зашли в одно из удивительных мест в Пи-тауне — лавку морских принадлежностей, гордо именующую себя «Самым Необычным Магазином Кейп-Кода». Мне кажется, что вечерний полумрак — лучшее время для того, чтобы рассматривать все, что собрано, выставлено и развешано здесь для продажи. Обычные рыболовные снасти и довольно допотопный водолазный костюм с медным шлемом. Новые, с иголочки, и уже бывшие в употреблении морские военные формы Германии, Швеции и Бог весть еще каких стран. Флаги едва ли не всех морских держав мира, включая и наш «бесик», сшитые в Южной Корее. Рыбацкие резиновые сапоги и армейские бутсы. Дурацкие коробочки «с сюрпризом» — откроешь, а оттуда выскакивает какое-нибудь чудо-юдо. Какие-то разноцветные шарики, штучки, фонарики и старинные, давно вышедшие из употребления фонари. Среди морских и армейских знаков отличия, также в изобилии представленных в магазине, я обнаружил и наши пряжки со звездами и звездочки всех размеров для погон. Я было решил, что кто-то снабдил пи-таунскую лавку, совершив вылазку на Арбат или в Измайлово, но потом обнаружил целый деревянный ящик таких звездочек с настоящей заводской маркировкой.
Ночевал я в доме Джонсонов среди лесистых холмов в окрестностях Уэллфлита. Волею судьбы Фила, бывавшего еще по армейским дедам в Японии, и художественных вкусов Илей, поклонницы эстетики Страны восходящего солнца, интерьер и общий дизайн дома несли на себе следы влияния Востока. Но любоваться, пусть и ценимыми мною изяшествами, порожденными синтоисте ко-буддийской культурой, не было уже времени и сил. Назавтра, чуть свет, я попросил вновь поездить по Кейп-Коду. До назначенной с моими коллегами встречи в Хайаннисе хотелось успеть еще что-то посмотреть.
Солнце висело еще совсем низко над Атлантикой, а воздух был особенно свеж. Я вновь окунулся в пустоту, одиночество и бесконечность кейп-кодских пляжей. А затем, над одним из них, на изъеденном океаном высоком обрыве, мы остановились у бывшей станции Маркони. Отсюда в 1901 году он вел свои первые сеансы трансатлантической радиосвязи.
Металлическая голова изобретателя, установленная среди моря песка и пожухлой травы, смотрела вслед ушедшим отсюда невидимым волнам в сторону далекой Европы. Самой станции и высоких мачт не сохранилось. Только каменные основания и фундаменты. Но за девяносто пять лет со времен Маркони гораздо больше изменилась природа — некогда мощный отвесный обрыв размыли волны, и теперь они плещутся совсем рядом с тем местом, где стояла станция изобретателя.
Изобретение Маркони сослужило и продолжает служить свою службу человечеству. А место, где оно проходило самую ответственную проверку, возможно, когда-то вообще исчезнет. Именно здесь находится наиболее узкое место Кейп-Кода — всего одна миля от берега до берега. И, кто знает, может, через годы, в сильный шторм, океан перельется через полуостров и разобьет его на две части. А через десятки, сотни лет и окончательно возьмет верх над сушей...
Никита Кривцоа /фото автора
Кейп-Код
Женские капризы: Русская бедуинка Изабелла Иберхарт
Соль и песок — повсюду. Плотное марево дрожит над раскаленным песком, и солнце превратилось в размытый оранжевый круг на блеклом, линялом небосклоне. Наша экспедиция движется по пескам медленно — как и все, кто пускается в путь по пустыне. Плавно переваливаясь, укачивая ездока, верблюды опускают свои плоские, мягкие ступни на чистые, лишенные острых камней твердые островки грунта в этом зыбком море постоянно движущихся песчинок. Песок и соль. Шотт-эль-Джерид. Бескрайнее бело-желтое море в таком же бесконечном океане Сахары. Меланхолично жуя полупрозрачные финики, борясь с дремотой, я вспоминаю необыкновенную историю, имеющую непосредственное отношение к этим негостеприимным местам...
Трудно, ох, как трудно представить себе в этой сорокаградусной африканской жаре зимний Петербург 70-х годов прошлого века! Именно тогда все и началось. Известный генерал, давно живший в северной столице, Карловиц фон Мердер, пригласил нового воспитателя для своих детей. Звали его Александром Трофимовским. Это был энциклопедически образованный молодой человек, владевший тремя иностранными языками, не чуждый социалистических идей, в прошлом — священник. Дети в нем души не чаяли. Жена генерала Наталья увлеклась «Сашенькой». Увлечение переросло в роман. И молодая генеральша тайком покидает дом стареющего вояки. В Швейцарию! С детьми!
Вскоре генерал умер. Натали оформляет с Трофимовским законный брак. У нее рождаются еще двое детей. Младшую девочку называют Изабеллой.
Детство ее прошло в Женеве, в поместье «Вилла нова», утопающем в экзотической зелени. По сути то была огромная жилая оранжерея... Может, именно здесь девочка прониклась духом дальних странствий? Но не только аромат цветков тропических лиан впитала юная Изабелла. От отца она унаследована теорию равенства полов и свободных нравов, еще в детстве отличалась гордым и независимым характером. Лет двадцати от роду девушка отправляется с семьей в Алжир, бывший тогда французской колонией, и надолго оседает в одном из приморских городов. После смерти родителей она принимает девичью фамилию матери — Эберхарт. Сестры и братья разъезжаются кто куда. Изабелла остается одна. И тут полностью раскрывается ее независимый характер. Изабелла осваивает арабский язык, обучается езде на лошадях, да не на простых, а на быстрых арабских скакунах. Она не появляется в богатых европейских салонах (в колониальном Алжире у власти фактически стояли несколько знатных белых семей). Изабелла принимает ислам и, сказав «адье» соседям и знакомым, удаляется в Богом забытый оазис Эль-Уэд.
